Кэтрин Мэнсфилд - Короткая лесбийская проза [cборник]
«____________»
«Я сразу заметила, что вы вошли. Я вас узнала. Вас легко узнать. Какой уж год вы толчетесь в этих комнатах.»
«____________»
«Я умею рисовать. Вот, посмотрите.» Я бегу к зеркалу, скорее хватаю помаду, начинаю рисовать. «Так, мужчин начинают рисовать с рук, а женщин — с ног. И прекратите грохотать, будьте любезны. Вот смотрите, это — ВЫ. Только меня не трогайте. Боже мой, где же очки… Какой грохот… Очков не найти… А ВАС вообще не вижу, два темных пятна только. Да говорю же вам, НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ. Вот, катушки возьмите.» Бросаю им коробку с катушками, бегу к кровати. Сзади шум. Хохочут всё. «Вот вам, вот, пожалуйста!» Швыряю в них подушки. Пух со звоном рушится на пол. «Пустите. Ой. Я ЖЕ ТОЛЬКО ХОТЕЛА, ЧТОБЫ… Уберите руки. Уберите!» Лезу под кровать, руки с воплями ползут вслед. Вылезаю с другой стороны, переворачиваю кровать. Сдираю со стены фотографии, одну за другой бросаю в окно. Стекло лопается, хохот все громче. Хруст, шелест, слезы. «Да заткнитесь же вы, сколько можно?!» Ах да, Боже мой, зеркало. Хватаю вазу, бросаю. Квадрат света в углу. Не попала. Тогда, вторую. «Подождите же вы, сейчас брошу, соберусь с силами и брошу!» Вот, заношу руку, бросаю. «Прилипла эта ваза к руке, что ли? Ну же, ну!» Ваза, наконец, взлетает и тихо вонзается в зеркало. «Вот и все», — говорю я себе.
— 3 —
Г-жа Котофф лежит на полу. В комнате все перевернуто, все усыпано осколками. Где-то на полу тикают часы. Г-жа Котофф открывает один глаз, затем второй, улыбается. Некоторое время лежит, не двигаясь, затем осторожно поднимается. Так же осторожно, стараясь не наступить на осколки, направляется к двери. Бросает взгляд на пустую черную раму, опять улыбается. Медленно отворяет дверь, звеня сдвигаемыми с места осколками, тихо удаляется. Шорох босых ног, спускающихся по лестнице на первый этаж.
— 1992 —
Кэти Экер
Язык тела
Я вышла замуж будучи совсем юной. Своего мужа я не знала…
На следующий день после свадьбы МНЕ ПРИСНИЛСЯ МИР:
Вступая в мир, я собиралась сделать аборт.
До этого я уже делала аборт.
Я должна была решить, нужно ли мне обезболивание. Скорее всего, об этом меня спросил врач, хотя никакого врача я не помню. Подумав, я спросила, будет ли мне больно. «Ну, больно, конечно, будет…», — успокаивающим голосом отвечал врач. Поскольку подобный голос означал, что больно будет очень, я дала задний ход. На мне было темного цвета одеяло. Ненавижу боль. Обезболивайте.
Во время аборта я, вроде бы, все сознавала. Подушка под моим задом надулась, и я воспарила фута на три над койкой.
После аборта с моим телом стало все в порядке, и я ушла из больницы.
Такой была моя свадьба.
Затем я вступила в мир реальный (в противоположность больничному). Вступила в машине. Немощеная дорога под колесами закончилась, и начался асфальт. В этом месте мужчина, находившийся со мной в машине, проинформировал меня о том, что я умею водить.
Однако я никогда не водила машину. Сев за руль черного «Бентли» я решила, что для начала его нужно развернуть. Но как это сделать, я не имела ни малейшего понятия. Разворачивание должно быть каким-то образом связано с поворачиванием руля.
Наполовину развернувшись, я обнаружила, что все, происходящее сзади, скрыто от моих глаз.
«Не волнуйся, — сказал мне мой новый муж. — Смотреть буду я».
По всей видимости, именно этим он и занимался, поскольку мы, или я, успешно доставили гигантский «Бентли» к немощеной дороге, которая вела к нашему дому.
Домом был военный барак.
Там, в лесу с время от времени встречавшимися проселками, стояли несколько домов, похожих на хижины, только побольше. Мы с мужем должны были очистить помещения одного из них, когда-то предоставленного в наше пользование. Парри… это ли мой муж?., не думаю, что хорошо знаю своего мужа… никогда не держит своих морских свинок дома, им приходится мерзнуть в сырости леса.
Мои морские свинки всегда в тепле и безопасности.
После того, как мы покинули часть армии, бывшую однажды нашим домом, я зашла в барак под названием ШКОЛА. Старик в форме, сидевший за столом, являвшимся единственным предметом мебели в этом большом деревянном помещении, обернулся ко мне и заговорил по-немецки. Незнакомый язык.
Мой муж ответил ему на немецком, что войска были японскими.
Из этого обмена репликами я в первую очередь поняла, что необходимо эвакуироваться, так как немцы наступают.
Я знала, что в школе нет никаких японских войск, следовательно, мой муж пытался обмануть немца. Интересно, удалось ли ему это.
После этого сна мой муж заехал в гостиницу, где мы должны были провести наш медовый месяц. Но тогда мы этого еще не знали. Все произошло случайно.
Мы планировали поехать в Англию на поезде, затем пересесть на паром, но поезд сошел с рельсов. Пришлось провести ночь в Остенде.
Пришлось переждать ночь.
В Остенде, где бы он ни находился, хоть на краю света, мы отыскали гостиницу. Ее окружали развалины, и она называлась Этуаль Руж.
«Народу, должно быть, немного в это время года», — сказал мой муж.
Внутри гостиница оказалась роскошной: широкая лестница с красной дорожкой, несколько слоев персидских ковров на полу. Толстый клерк, казалось, бывший здесь единственным человеком, вручил нам ключи от королевского номера, как будто мы что-то из себя представляли. Впрочем, могло быть и так, поскольку мы были единственными людьми в этом месте, о котором давно позабыло солнце.
Первый раз, когда мой муж трахал меня, я схватилась руками за балку над головой.
После я спросила его, любит ли он меня.
Он как раз засыпал. «Нет».
В первый раз он повернулся ко мне: «А ты?»
После его ответа я не знала, что сказать. «Конечно, да».
Он ответил, что все замечательно. «Я тебя не люблю, ты меня не любишь, следовательно, мы созданы друг для друга».
В ту ночь я видела сон, что гостиница мне приснилась. Передо мной стоял великолепный дом для целой семьи, окруженный лужайками, поднимавшийся ввысь.
Мне предоставили комнату, где я всегда буду в безопасности. Ибо я была частью семьи.
Однако злые люди проникли в дом. Чтобы спастись, я вылезла через окно.
Вместо того, чтобы очутиться в безопасности на улице, я оказалась в саду, упиравшемся в автостоянку.
Спастись я могла, только выбравшись с этой автостоянки.
Земля или песок у меня под ногами были не совсем белого цвета. Находясь на некотором расстоянии от дома, автостоянка сохраняла свою овальную форму.
Трава здесь не росла.
Пока я то ли быстро, то ли медленно перебиралась через ограду автостоянки, злые люди схватили меня.
Теперь, на этом огороженном пространстве, люди, жившие в доме, и злые люди играли в бейсбол. Играли в бейсбол, так как были верующими. Я присоединилась, хотя играла плохо, и, оказавшись в дальней части поля, стала искать дыру, через которую можно было бы сбежать.
Найти дыру я не смогла.
Затем внутри ограждения, являвшегося дырой, первоначальные обитатели дома, не будучи христианами, были подвергнуты пыткам, визуально напомнившими мне последнюю сцену из САЛО.
Я была схвачена, как будто бы была диким зверем.
Мне захотелось уйти от мужа.
Следующее утро было сперва голубым, затем красным.
Потом я спустилась в вестибюль.
Там все еще никого не было, за исключением клерка. Из-за морщин глаза его казались почти закрытыми. Я прошествовала в один из углов рядом с гигантскими окнами, прочь от персидских ковров.
Пустота вестибюля напомнила мне о животных. Я их обожаю, но не держу, так как постоянно забывала бы их кормить.
Две женщины потустороннего вида вошли в гостиницу. Та, что постарше, была великолепна: абсолютно седые волосы, черные одеяния; за ней шел юноша, в действительности являвшийся девушкой.
Я шепотом осведомилась о них у явно взволнованного клерка.
Они вдвоем.
Позже той ночью, перед тем как я смогла познакомиться с ними, я подслушала их разговор через стену их номера.
«Отпусти меня. Пожалуйста, отпусти», — узнала я голос той, что помоложе.
«Я никогда не отпущу тебя, Ката».
Ее звали Ката.
«Я все равно уйду от тебя».
«Еще раз не выйдет». Она была утомлена.
Старшая.
«Я ухожу сейчас».
«Ката, ты не можешь уйти от меня».
«Но ведь ты меня больше не хочешь. Ты хочешь американку из этой гостиницы».
«И я нужна тебе».
Я уже не слушала разговор. Мне представилось, что женщина с седыми волосами была ягуаром, ягуаром внутри змеи, чья кожа имела три оттенка черного цвета.
Мне казалось, что она обвила свой пояс вокруг чудовищной головы ягуара, и тот, в ответ, прикрыв глаза и положив свою чудовищную голову в одну из ее рук, вдруг стал домашним.
Я ощущала на своих губах поцелуй старшей женщины и была в ужасе.
